Говорит, что расстались они плохо, она объясняла, мама не понимала, долго ругались, и она ушла, хлопнув дверью, а мама осталась. Потом был месяц в АТО. Она не звонила, злясь и нервничая. Мама тоже не звонила, гордая, как всегда.
Через месяц, в июле, патологоанатом скажет, что мама, скорее всего, умерла в тот же день, когда она хлопнула дверью и ушла. Сердце.
Она приехала в отпуск.
Ей никто не открыл, а ключа у неё не было. Она билась в дверь, и соседи на шум вызвали полицию. Она объяснила, но участковый лейтенант сказал, что у него нет полномочий. И она полезла на балкон через соседское окно.
Трупный запах ударил молотком. Мама лежала на диване, как в гнезде. Она так сразу и решила – как в гнезде. За месяц в летней жаре трупное разложение проело диван. И мама провалилась в дыру, лежала, как в гнезде, лишь торчал подбородок, и виднелись брови, какие-то нереально густые и чужие.
Пока ждали машину, участковый жёг в комнате газеты, чтобы заглушить тяжелый трупный дух, удивлялся соседям. Те в ответ разводили руками.
Дальше все так и было, в сером газетном дыму.
Морг и режущее – «у нас гнилой клиент».
Закрытый гроб в крематории.
Объявление – запрещено класть в гроб мобильные телефоны, зажигалки, стекло, костыли.
Странно мелкая урна с прахом
Девушка долго думает над эпитафией.
Не забывайте звонить родителям?
Прости, мамочка?
Будь проклята война?
Я молчу.
Я не знаю, что посоветовать.
И она так и не решается, что написать на памятнике, красивая, наверное, девушка, в выцветшем камуфляже и новеньких ботинках.
(из цикла историй "Я работаю на кладбище" Павла Белянского)